Логотип сайта

Наконец-то свободен!

Изображение записи
Михаил Калиберда с семьёй

Свидетельство христианина о своей жизни, это не просто мемуары отдельного человека. Это уроки жизни, которые могут научить или остановить другого человека. Это рассказ не о человеке, это рассказ о Боге, который в Иисусе Христе не только спасает, но и меняет образ жизни человека. Надеемся, что история брата во Христе будет поучительная, хотя бы для некоторых.


2018 г. Зовут меня Михаил Калиберда, мне пятьдесят семь лет. Покаялся я в январе 1995 г. и в том же году, 7 августа, принял святое водное крещение. Это произошло в городе Омске, в колонии строгого режима для наркоманов УХ16/2. В январе 1997 г. я пришёл в церковь в Калининграде, где был членом до ноября 2017 г., затем мы с семьёй пере­ехали за границу.

Не так давно мне поставили сразу три диагноза: хро­нический гепатит С, цирроз и рак печени. Лёжа в больнице, я решил написать свидетельство о том, как нашёл меня Христос. Стыдно вспоминать, как я жил…

 

Родился я, вырос и состарился в самой атеистической стране – СССР, в самое атеистическое время, в городе Калининграде. Через четыре месяца после моего рождения в космос полетел Гагарин, потом другие космонавты. Многие стали утверждать, что Бога нет. Мои родители тоже оставались атеистами; если я что-то и слышал от них, то только отрицание Его существования.

Мой отец, моряк, по полгода не бывал дома, а мама целы­ми днями работала в торговом порту. В школе я учился хорошо, но друзей выбирал себе бедовых и вёл тройную жизнь: дома один, в школе другой, на улице третий. Первое преступление совершил, когда мне было около тринадца­ти лет. Тогда потерпевшие просто пожалели меня и до милиции дело не дошло. В пятнадцать лет я уже узнал, что такое скамья подсудимых, и получил условный срок, в семнадцать первый раз попробовал тяжёлые наркотики. Ни один человек, который впервые выпивает рюмку вод­ки, не собирается становиться алкоголиком. Так же было и со мной – я не хотел стать наркоманом, думая: «Только попробую, и всё».

 

…Примерно в 1991 году я шёл по Калининграду с одним из моих друзей, таким же наркоманом, как и я. В районе площади Победы, недалеко от памятника Ленину, стояла небольшая груп­па людей. Я заметил за их спинами на стене трибуны плакат. Запомнилось написанное большими буквами слово «Бог». Если бы меня тогда спросили:«Веришь в Бога?», я бы ответил «Нет», но почему-то меня туда влекло. Подойдя к ним, я спросил:

– Вы верующие?

Прозвучал утвердительный ответ.

– Тогда помолитесь за меня! Я наркоман.

Они стали меня куда-то приглашать, давали адрес, но я от­казался, сказав, что никуда не пойду.

– Просто помолитесь за меня! Меня Мишей зовут.

И, уже уходя, напомнил:

– Только не забудьте, меня зовут Миша.

На это один мужчина ответил мне:

– Даже если мы забудем, Бог знает, как тебя зовут.

Эти слова вызвали у меня усмешку. Я сказал своему другу:

– Если Бог есть, откуда Ему знать, как меня зовут?..

Моя одноразовая проба наркотика затянулась на целых сем­надцать лет со всеми вытекающими последствиями: тюрьмы, лечебницы, разбитая семья и бесконечные слёзы моей мамочки. Нас было у родителей двое: я и братишка, и оба – наркоманы.

Наркомания – это невыносимый образ жизни, такой же, как и алкоголизм, а наркоманы и алкоголики – это люди, которые делают то, чего не хочется. Царь Соломон когда-то писал: «Беззаконного уловляют собственные беззакония его, и в узах греха своего он содержится» (Притчи 5, 22). Как это подходит к таким категориям людей! Они содержатся в узах собственного греха. Наркоман говорит одно, думает другое, а делает третье. Он от­крывает рот только (за редчайшим исключением) для того, чтобы соврать. Вот так жил и я. Иногда не хотелось даже просыпаться. О той жизни могу сказать словами выбравшегося из выгребной ямы человека: «Ничего там хорошего нет! Если не верите, може­те проверить, но лучше не надо». Не всем удаётся вылезти, мно­гие так и погибают.

Арестовали меня за перевозку наркотиков, вернее, за попыт­ку перевоза, в Вильнюсе. Это было время развала СССР, везде творилось что-то непонятное, в том числе и в пенитенциарных системах всех бывших советских республик. К примеру, когда я отбывал наказание в Литве, мама написала, что я попал под ам­нистию в Калининграде, где уже был осуждён за аналогичное преступление и просто «бегал» от правосудия. С такими, как я, в Литве просто не знали, что делать: преступление не тяжкое – всего пару килограмм маковой соломки. В конце концов, дали мне четырнадцать месяцев лишения свободы в исправительной колонии. Для меня, конечно, это было сюрпризом: в СССР таких сроков не давали, и я рассчитывал получить три, ну минимум два года, а тут всего год и два месяца, как говорится, на одной ноге можно простоять. Но на одной ноге не получилось перетерпеть ужасы постперестроечных лет и первые годы независимости Литвы: беспредел, холод, голод, горячая вода один раз в месяц…

В Литве произошёл один примечательный случай. Мне надо было подписать заявление на свидание, т. к. ко мне приехала мама. Начальника отряда не было на месте, и меня послали к ДПНК (дежурный помощник начальника колонии). Поднимаясь в штаб на втором этаже, я увидел женщину лет сорока, а рядом с ней – осуждённого с полной корзиной каких-то книг. Женщина была одета по-христиански: косынка на голове, длинная юбка. Она остановила меня и стала по-русски задавать различные вопро- сы. Потом она подарила мне Новый Завет, сказала, чтобы я начал читать его с Евангелия от Иоанна, и добавила:

– Я буду молиться о тебе.

Я взял книгу и пошёл в зону, не осознавая, что за меня уже молится немало людей…

…Отступая от текста, поведаю небольшую историю, которую рассказывал один обращённый из наркоманов, Сергей Краюшкин. Ещё до уверования ему надо было перевезти из одной деревни в Омск маковую соломку. На общественном транспорте он ехать не мог и стал тормозить машины. Остановился КамАЗ, в котором сидели водитель и женщина, а одно место было свободное. Весь долгий путь эта женщина говорила об Иисусе Христе. Сергей внутренне негодовал: «Угораздило же меня сесть сюда!», но деваться некуда и он вынужден был слушать. Через несколько лет после своего обращения Сергей говорил со слезами: «Хотел бы я сегодня встретить эту сестру!» Я теперь тоже со слезами говорю: «Хотел бы я встретить ту сестру, узнать тех братьев, что стояли тогда на площади, чтобы просто от сердца поблагодарить их за неравнодушие. Ведь они могли бы спокойно сидеть дома, петь песни, заниматься своими делами, и никто бы их не осудил за это. Но они оставили всё и пошли к таким, как я. Да воздаст им Господь в тысячу крат!»…

В бараке я полистал Новый Завет, но почему-то не нашёл Евангелие от Иоанна, видимо, так искал. Какое-то время я хранил его, но так и не стал читать.

Наступил день моего освобождения. Выходя за тюремный забор, всегда имеешь грандиозные планы, суть которых заклю­чается в трёх словах: «Теперь буду умнее». Никакого раскаяния, никаких терзаний совести. Эти планы никогда не сбываются, и всё возвращается на круги своя. Так было и у меня – через двад­цать один день после освобождения я уже опять сидел в Калининградской тюрьме за аналогичное преступление. Дали мне три года и отправили в специальную зону для наркоманов в Омск.

Итак, нас повезли в Сибирь: Калининград, Смоленск, Липецк, Саратов, Челябинск, Омск. Что можно увидеть из окна «столы­пинского» вагона? – Кусочек жизни, которая кажется совсем чужой.

 

Когда нет слов, и мысли далеки,

И ночь длинней маршрутов перегонных,–

Пришлось тебе из окон, из вагонных,

Встречать в пути ночные огоньки?

И было ли особенно печально,

Когда в лесу, в селенье, всё равно,

Вдруг огонёк какой-нибудь случайный

Напомнил про знакомое окно?

И пусть он будет даже не похожим,

Ты всё равно вниманье обрати,

Ведь светит он проезжим и прохожим.

А может светит сбившимся с пути?..

 

Я не знаю автора стихотворения, прочитал его в каком-то журнале и запомнил.

 

Лето, жара, конвоиры же неплохие: сами страдают от летне­го зноя, но открыли все окна нараспашку, хотя и нельзя, и мы из-за своих решёток смотрим на свободу.

Вдруг стали выводить в туалет женщин. Мой сосед по «купе» спрашивает меня:

– Помнишь ту женщину, которая прошла только что?

Я вспомнил, что когда-то мы мельком встречались на свобо­де. (Теперь она – моя жена и мама наших шестерых сыновей. Велики и дивны дела Твои, Господи!)

 

На Саратовской пересылке была очень большая камера при­мерно на триста человек, нары в четыре яруса. Все из разных мест, из Калининграда – человек пятнадцать. Прогуливаюсь я внизу и вижу – наш калининградский читает какую-то книгу. Я заинтересовался. Оказалось, ему подарили Библию. Это был Игорь Ч., с которым впоследствии мы стали братьями во Христе. Христианские собрания в зоне он начал посещать раньше меня. Был момент, когда я до самой ночи ждал его возвращения и про­сил рассказать, о чём они там говорили. В то время его слова были моей духовной пищей. В Евангелии от Иоанна написано: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Представьте себе самый большой и тёмный в мире подвал, в котором зажгли малюсенькую спичку. Она может погаснуть, но, пока горит, – будет светить, пусть немного, но тьма никогда не затмит этот свет. Такой спичкой тогда для меня был Игорь. Ни дым табака, ни грязная ругань вокруг не могли отвлечь меня от беседы с ним.

Наконец-то осталась позади последняя пересыльная тюрьма. Нас привезли в зону. Вижу некоторые знакомые лица, калинин­градских там немало. Люди в основном одни и те же, за исклю­чением новичков, которые попали в западню. Из прежних уже кто-то умер. Когда я находился в местах лишения свободы, бы­вало, прихожу на проверку, вижу человека, с которым какое-то время не встречался, спрашиваю: «Ты что, в ПКТ (помещение камерного типа) сидел?» – «Нет, – говорит, – я уже на свободе побывал». И это на полном серьёзе. У меня срок три года, и я за время моего там нахождения многих по второму разу встре­чал, а один даже умудрился в третий раз попасть. Они как будто и одеты в те же телогрейки. Я спрашивал: «Вы что, прячете их где-то?» Оказывается, отчасти действительно так – люди жи­вут тюрьмой: ещё не вышли на свободу, а уже готовятся к новому сроку.

Первый день на рабочей зоне. Захожу в бригаду (мы шили телогрейки), у одного осуждённого на швейной машинке лежит Библия. Меня предупредили, что это Аким, с ним лучше не связываться, а то тоже с ума сойдёшь. Один из «приблатнённых» так свидетельствовал о нём: «Раньше такой парняга был, на ги­таре играл, анекдоты сто штук мог за раз рассказать! Два раза не говорил – один раз скажет, потом мог взять заточку и порезать. Многие из-за страха старались исчезнуть оттуда, где появлялся Аким. А теперь он сошёл с ума…» Я стал присматриваться к «сумасшедшему», так как мы жили с ним в одном бараке. Первое моё умозаключение было таково: так жить на зоне нельзя, съедят без соли; быть кротким в этих условиях – просто преступление против себя самого. Оказалось, что он не один такой, к нему приходили друзья, такие же «ненормальные», как и он. Меня поразил факт, что они не просто призывали нас жить по-другому, но и сами так жили. Для меня же они были как инопланетяне. Как-то один человек рассказывал мне, что его первая встреча с христианами произошла на свадьбе в Доме молитвы евангельских христиан-баптистов. Его туда пригласил знакомый. Приходит он домой и кричит жене: «Я сегодня инопланетян видел!» На во­просительный взгляд жены он ответил: «Сейчас был на свадьбе, триста человек народу и ни одной бутылки водки!» Так и мне казалось, что эти люди не от мира сего, здесь они точно люди случайные, хотя все были осуждены за конкретные уголовные преступления и уверовали уже в зоне.

В то время в зоне было много верующих, но они отличались от остальных осуждённых тем, что в определённое время ходили куда-то молиться, а в основном жили, как и все: чифир, курево, анаша и т. д. Называли они Акима и его друзей «сектой».

Как-то в нашей зоне сгорела школа, не помню, по какой при­чине: то ли в проводке произошло замыкание, то ли кто-то из зеков плитку оставил включённой. Дело в том, что в школе на­ходилась молитвенная комната «инопланетян», которую адми­нистрация выделила им по их просьбе. Все, естественно, шути­ли по этому поводу. Потом Аким мне рассказывал, что когда сгорела эта комната, он вопиял к Богу: «Господи, ну почему так случилось? Разве плохо, что по утрам мы молились, после рабо­ты и в выходные проводили там свободное время и всегда были вместе?» Но, как оказалось впоследствии, это Господь специ­ально рассеял их по баракам, чтобы они делились своей верой с другими. Аким стал чаще бывать в бараке, поэтому наши беседы с ним участились. Начались покаяния. Я очень благодарен Богу за сгоревшую школу, потому что одним из покаявшихся впо­следствии был я.

Потом произошёл такой случай. Мне не выплатили полностью зарплату за месяц. (Нам ежемесячно выдавали расчёт с описани­ем, сколько заработали, сколько с нас высчитали и сколько оста­лось на лицевом счету; часть этих денег можно было отоваривать в ларьке, куда-то посылать и т. д.) Подойдя к мастеру, пожилой женщине, я стал возмущаться. Она посмотрела на меня и говорит:

– Прости, я перепутала, в следующем месяце пересчитаю.

Я успокоился, зная, что Алевтина Ивановна – порядочная женщина.

В следующем месяце приносят расчёт, смотрю, денег на лицевом счету очень много. А там такая система была: чем мень­ше зарплата, тем меньше высчитывали. Мне насчитали по-новому, а вычет сделали, как в прошлом месяце с маленькой зарплаты. Мастер не поймёт, в чём дело, потом говорит:

– Ладно, пусть будет так.

Я-то понял, но даже и не подумал ей объяснить. В то время я был ещё недобросовестным человеком, ведь у зеков свои по­нятия о порядочности. Почему-то я принял эти деньги как от Бога и решил отдать десятину. Только вот куда? И тут я увидел на стене плакат – подписка на какой-то христианский журнал. Я подошёл к Акиму и предложил:

– Давай я тебе выпишу.

Он говорит:

– Выпиши себе.

– Мне не надо, давай лучше тебе.

Наши переговоры закончились тем, что он подарил мне Новый Завет. (В это время верующим уже выделили новую комнату для молитв, и их собрания стал посещать мой земляк Игорь Ч., о котором я писал выше.) Получив второй в своей жизни Новый Завет, я положил его в потаённый карман телогрейки. Книга была карманного формата, и я ходил с ней по зоне, практически не доставая из кармана, так как мне нравилось всегда носить её с собой. Некоторые носили крестики, а я – Евангелие. Я общал­ся с верующими, но Слово Божье не читал. Теперь я понимаю, что меня очень сильно держал грех, который я любил и нена­видел одновременно и которому «посвятил» семнадцать лет своей жизни. Я просто не представлял себе жизни без наркотиков.

Наступила зима 1994 года, мне только исполнилось тридцать четыре года. Каждый день я выходил в локальный участок перед нашим бараком, протаптывал себе тропинку и ходил, ходил, раз­говаривая с Всемогущим Богом, Которого тогда ещё не знал. Я говорил приблизительно так: «Господи, если Ты всё-таки дей­ствительно есть, то, значит, это Ты сотворил и меня, и этот снег, и всё, что вокруг. Я согласен верить в Тебя, тем более что верить- то уже не в кого. Знаю, что есть много разных вер, но я хочу иметь такую, как у этих ребят, наших баптистов. Другую веру не хочу, дай мне именно такую, чтобы я не только говорил, но и жил так, как говорю!» Это продолжалось много дней подряд.

Наконец наступил день, когда я твёрдо решил, что сегодня после отбоя буду читать Новый Завет. Мой приятель, рослый и здоровый парень, стал отнимать у меня книгу со словами:

– Не читай! С ума сойдёшь!

Но я ответил ему:

– Саня, я твёрдо решил!

И он от меня отстал.

Когда все улеглись спать, я пошёл то ли в умывальник, то ли в сушилку. Открыв Новый Завет, я вдруг вспомнил, что та жен­щина в Литве, которая подарила мне книгу, пояснила, чтобы я начал читать Евангелие от Иоанна. Найдя нужную страницу, я стал читать с первой главы: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». После чтения этих слов со мной произошло что-то непонятное: у меня как будто ржавчина с моз­гов слетела. Я понял, что Бог действительно есть, и не просто есть, а Он здесь, рядом со мной, и ждёт от меня каких-то действий.

Я продолжил читать до места, когда Филипп привёл к Иисусу Нафанаила. Тот задал Христу вопрос: «Почему Ты знаешь меня?», и Господь ответил: «Прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя».

И тут я вспомнил братьев на площади Победы в Калининграде, которым я несколько раз повторил, что меня зовут Миша, и про­сил их не забыть этого, а один из них сказал, что Бог знает, как меня зовут. Я понял, что они меня не обманули: Бог действитель­но уже тогда знал, как меня зовут. Как я мог своим нечистым умом читать такие прекрасные слова: «Я есмь лоза, а вы ветви»?! Неужели это обо мне? И душа моя встре­пенулась, зарыдала, как маленький ребёнок. Да что там зарыдала… заскулила, завыла, как одинокий пёс…

Прочитав Евангелие залпом, я будто стакан чистой воды выпил. В каком-то непонят­ном состоянии я пошёл на своё спальное место, лёг, не раздеваясь, укрылся тело­грейкой и попытался вспомнить что-нибудь доброе из своей жизни, но ничего не при­ходило на память. Если и были в моей жизни какие-то цветы, то я их обязатель­но растаптывал или вырывал с корнем; если и были люди, кото­рые любили меня, то я их обязательно обманывал; если и были настоящие друзья, то я их обязательно предавал. А были ли в моей жизни те, кого я любил? Я вспомнил слепую бабушку, ко­торую обворовал, и понял: единственно, что я любил, – это нар­котики. Они составляли смысл моей жизни, как в том граффити на стене: «Я убил многих твоих друзей и знакомых и продолжаю убивать тебя, но ты всё равно меня сильно любишь. Твой героин». Да, так оно и было: никаких принципов, никакой со­вести, только наркотики. Я понял, что такой человек, как я, не имеет права на жизнь. Мне захотелось у многих, очень многих людей просить прощения, но чисто физически я не мог этого сделать. Я еле дождался утра.

Когда я выходил из барака, Сергея Краюшкина, видимо, не было. Уже по дороге на рабочку я встретил одного из верующих, Володю Белова, и говорю ему:

– Я сегодня ночью Евангелие от Иоанна прочитал!

А он не может понять, что со мной произошло, и говорит:

– Молодец, целое Евангелие!

Прихожу в бригаду, как во сне, и сразу – к Акиму.

– Серёга, – говорю, – я знаю, что вы где-то по утрам собира­етесь. Возьми меня с собой!

Он повёл меня в «сувенирку» – свой маленький рабочий цех. (У верующих там была ежедневная утренняя молитва, где каждый просил Бога об определённой нужде. Их собиралось, кажется, четверо.) Мы все встали в круг и помолились. Когда они закон­чили, я тоже обратился к Богу. Не знаю, что говорил, но хорошо помню, что Он меня простил.

Когда мы с Сергеем возвратились в бригаду, я был уже другим человеком. А может этот другой появился сегодня ночью, когда тайком читал Евангелие и, лёжа на кровати, судил себя, приго­ворив к расстрелу? Тогда я этого не знал. Не знал, что именно с сегодняшнего дня у меня начнётся постоянная борьба, не знал, что ждёт меня прекрасная и очень нелёгкая жизнь, что Бог по­дарит мне шестерых сыновей, один из которых родится инвали­дом с синдромом Дауна, что Бог вернёт мне старшего сына и он тоже станет христианином, что у меня будет пять внуков и внуч­ка, что меня постигнет эта тяжёлая болезнь. Но я точно знал, что так, как жил до этого, уже никогда не буду жить…

С этого дня начались прекраснейшие христианские будни без всяких знамений и чудес. Единственным чудом была Библия, которую вскоре подарили мне. Каждый вечер у нас, баптистов, проходили очень насыщенные служения, как я их теперь называю «три в одном», так как они были похожи на воскресные бого­служения. Брат, который числился по очереди «старшим», должен был сказать проповедь, мы вместе пели, затем начинался разбор слова, обмен мнениями, общение. В конце совершалось молит­венное служение, где каждый ходатайствовал об определённой нужде. На протяжении двухчасового собрания все молились по два раза: после проповеди и в конце. По утрам каждый день бы­ла общая получасовая молитва. Мы пели несколько гимнов из сборников «Песнь возрождения», и, думаю, Ангелы плакали от радости, слушая нас.

Сразу после моего покаяния освободился Володя Белов, а через непродолжительное время – Игорь Ч., и мы остались вчетвером. Братьям, особенно Краюшкину и Акимову, пришлось на первых порах очень много со мной нянчиться. Они уже в 1994 году, ещё до моего покаяния, вступили в завет с Господом и бы­ли, конечно, в моих глазах авторитетами. Краюшкина я увидел впервые в санчасти сразу после моего приезда в зону. У него внушительный вид, рост под два метра. Он приходил туда мыть полы. Оказывается, он совершал добровольно этот унизительный труд для того, чтобы поговорить с людьми о Боге, раздать лите­ратуру. Мы тогда не понимали этого, и, видимо от «избытка» ума, я как-то съязвил:

– Интересно, сколько этот «святой отец» на свободе людей без соли съел?

Другие, судя по себе, тоже поддакивали:

– Подбирается к церковной кубышке.

Сейчас Краюшкин уже в вечности. Умер на пятьдесят втором году жизни из-за оторвавшегося тромба.

Примерно через две недели после покаяния ко мне подошёл «смотрящий» за нашим отрядом и сказал, что мой приятель, который освободился несколько месяцев назад, «загнал» в зону наркотики и сегодня вечером надо будет их получить. От мысли: «Надо уколоться последний раз…» остановилось дыхание, меня как будто сильно ударили в район солнечного сплетения, затем роем понеслось множество других мыслей: как и когда это сделать так, чтобы не узнали братья. Но их перебила одна спокойная и ясная мысль: «Да сколько их у тебя уже было, этих последних разов!» Я ничего не ответил «смотряге», развернулся и отпра­вился в спортзал.

Вся зона ушла на ужин, а я остался один, даже свет не вклю­чил. Я разговаривал с Богом, моим Господом, примерно так: «Я согласен, что с этой минуты и до конца моей жизни, сколько Ты отмеришь мне, я больше ни разу не уколюсь, не выпью ни одной рюмки водки, не съем ни одной наркотической таблетки, больше не будет ни одной сигареты, ни одного косяка! Я согласен, толь­ко у меня на это нет сил. Ты дай их мне,Ты соверши!» Знаете, на первый взгляд, вроде легко так сказать. Сколько разных слов произносит в своей жизни человек: клянётся любить до гроба, обещает мстить всю жизнь, но не выполняет ни того, ни другого. Эти же слова были совершенно другие. Сейчас я понимаю, что вырвал из сердца тот последний раз, который живёт в душе, сердце, мыслях, во всём существе каждого наркомана и алкоголика и умирает только с его смертью.

Потом я пошёл в барак и завалился спать. На собрание я, по- моему, не пошёл. Утром проснулся абсолютно другим человеком. Представляете, в бараке около трёхсот наркоманов, все раз­говоры только о наркотиках, а я их вроде и понимаю и в то же время – нет! Слова на эту тему меня не касаются – моя душа стала мёртвой для них. Вспомнилось, как я однажды спросил у своего приятеля: «Как бросить колоться?» Он ответил, что надо удалить ту часть головного мозга, которая помнит состояние опьянения, и я безнадёжно подумал, что мне придётся умереть наркоманом. Но, слава Богу, что это не так, теперь я буду умирать христианином, а не наркоманом!

Некоторое время спустя, работая в бригаде с зеками из Самары, я услышал их разговор о пиве. Моему взору ясно представи­лась кружка с пенящимся напитком, и разум прожгла мысль: «Неужели я и пивка больше не попью?» Я вспомнил, что тогда, в спортзале, забыл сказать Господу и об этой своей страсти. Бросив работу, я нашёл удобное место и воззвал:

– Господи, я согласен и пива никогда больше не пить, только Ты освободи!

«Итак стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» (Галатам 5, 1), – написано в Библии. Из этого следует, что свободу от греха человек имеет не просто так, её дарит Христос. Это подарок, который невозможно ни заслужить, ни заработать. Таким сокровищем необходимо дорожить, иначе снова подвергнешься игу рабства и, как пёс, возвратишься на свою блевотину.

Примерно через три недели после случая в спортзале от ма­мы пришла бандероль с табаком, так как нам положено было раз в месяц получать 1 кг табачных изделий. Братья предостерегли: «Не бери», но я подумал: «Тогда посылка вернётся домой и маме опять придётся платить». Получил. Братья говорят: «Надо вы­кинуть всё!», но я не послушался и пошёл раздавать землякам, а одну сигарету оставил себе. Результат – ещё два месяца кабалы. Эти дни страшно вспоминать: с утра и примерно до 11 – 12-ти, иногда до 2 – 3-х часов я терпел, пытаясь победить нестерпимое желание закурить, потом находил сигарету, прятался где-нибудь и закуривал. Делал две – три затяжки и тут же слышал внутри себя чёткий голос: «Выбрось! Если не сделаешь сейчас – не сможешь никогда!» Я выбрасывал, топтал ногами, плакал от бес­силья, а на следующий день всё начиналось заново. Друзья знали мою проблему, потому что я не скрывал её от них, и под­держивали меня в молитве. Борьба с грехом была неравной, грех побеждал. Бог явно попустил мне побороться в одиночку, дабы я научился ценить Его благодать. Один день я дотерпел до вече­ра, но на собрании стало уже невмоготу. Намеренно поругался с братьями, оставил их и пошёл к землякам покурить. Захожу в барак. В одном проходе сидят трое калининградских и курят две сигареты: двое делят одну, а один в одиночку, так сказать. Я по­здоровался и подсел к ним. Тот, который курил одну сигарету, докурил до половины и протянул её мне. Неожиданно для само­го себя я не взял её, сказав:

– Не курю!

Его реакция была подобна взрыву гранаты. Все трое сразу приступили ко мне с вопросами:

– Бросил?!

– Когда?

– И не хочется?

Я ответил:

– Меня Христос освободил, я сам не бросал.

А насчёт того, хочется или не хочется, сказал «нет», а сам подумал: «Я же действительно не хочу, уже ненавижу курево, а хочет его моя плоть, которая недостойна того, чтобы с ней счи­тались».

Вышел из барака, а курить хочется, аж в голове гудит. Остановился под вышкой и заплакал. Говорю: «Христос, если Ты меня сегодня не освободишь, то лучше умертви! Жить я так уже не смогу».

Более двадцати двух лет прошло с того дня, а я и сегодня как будто заново переживаю его. Господь освободил меня тогда и от этой зависимости. Из тех земляков двоих, к сожалению, уже точно нет в живых, а с третьим недавно была встреча в Калининграде. В строящемся втором Доме молитвы живёт Олег, тоже из «бывших», который как-то зимой позвонил мне и спросил:

– Ты Вадима Синицына знаешь?

– «Хоттабыча» (так его называли в зоне)? Конечно, знаю.

Он дал ему трубку, и мы поговорили. Оказалось, ему недав­но ампутировали пальцы на ногах и жил он на холодной даче недалеко от нашей стройки. На моё предложение прийти в брат­ский дом, он стал отнекиваться:

– Да у меня вши везде кишат, кто меня примет?

Я звоню в братский дом, объясняю ситуацию, а ребята мне говорят:

– Если мы будем принимать только чистеньких, без вшей, то грош нам цена.

Олег привёз его в братский дом. Братья баню затопили, по­стель приготовили, но он обманул их и убежал. Потом ещё пару раз появлялся, но так и не стал там жить. В одну из морозных ночей Олег решил зайти к нему на дачу. Смотрит, а «Хоттабыч» мёртвый лежит. В Библии написано про одну женщину: «Я дал ей время покаяться… но она не покаялась» (Откровение 2, 21).

Вспомнился ещё один человек, Андрей Лонч, который после молитвы покаяния в Омской колонии стал совершенно другим человеком, Бог сразу освободил его от всех греховных зависимостей. Но, к сожалению, он впоследствии надломился.

Я не знаю последних мгновений жизни ни Вадима, ни Андрея, но очень надеюсь, что милостивый Бог дал им возможность про­изнести молитву покаяния. Я не представляю, где сейчас нахо­дятся эти души, но точно знаю, что каждый человек имеет право на выбор, где ему быть: в собрании среди верующих или в при­тоне среди наркоманов. Честно говоря, я не понимаю, почему так происходит, но знаю одно, что каждый человек способен оши­баться и имеет право на исправление ошибок. «Так говорит Господь: разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются?» (Книга пророка Иеремии 8, 4).

В это время покаялись ещё два брата: Вадим Исаев из Санкт-Петербурга и Петя Андреев из Омска. О Петре я подробнее на­пишу позже, а вот с Вадимом получилась такая ситуация. Покаяние у него было бурным, и он сразу же влился в жизнь общины.

Вадим – воспитанник ленинградских «парадных подъездов», сын старого питерского наркомана. По его словам, когда он досиживал свой очередной срок, отец, находившийся вместе с ним в тюрьме, погиб в каких-то уголовных разборках, а мать покон­чила жизнь самоубийством. С таким грузом Вадим и пришёл к Богу. Он очень любил Слово Божье, писал стихи. Освободился он уже круглым сиротой, последняя родственница, бабушка, умерла, и он поехал в Питер. Там продал квартиру, вернулся в Омск, купил дом в Побочино, в котором и был организован первый братский дом. Женился он на христианке с двумя детьми, которую оставил муж. Бог подарил им ещё троих детей. А по­том… прелюбодеяние, пьянство… Так и погиб Вадим, не при­мирившись с Богом.

Это печальные факты, о которых не хочется говорить, а мол­чать – преступно. Однажды я был на похоронах одного «брата». Умер он внезапно от передозировки. Тело его нашли недалеко от места продажи наркотиков. Я смотрел и думал: «Этот человек каялся в моём присутствии, Ангелы на небесах радовались его покаянию. Что же происходит там, на высоте, сейчас?»

Я предполагаю,что у некоторых людей, читающих это свидетельство, может сложиться впечатление, что проблема автора – наркотики и если было бы возможно задним числом исключить их из его жизни, то всё было бы замечательно. Нет-нет, дорогие мои читатели, всё было бы очень плохо и лучше бы точно не стало. Проблемой моей безбожной жизни было неверие, нарко­тики же – только следствие, а не причина. Конечно, не все без­божники стали наркоманами и не все наркоманы стали верую­щими, но так хочется, чтобы вы отчётливо понимали: наркотики – это только верхушка айсберга. В аду будет, к сожалению, очень много благополучных людей. Христос говорил таковым: «…Мытари и блудницы вперёд вас идут в Царство Божие» (Евангелие от Матфея 21, 31).

Как-то раз сижу я в «локалке» на скамейке, читаю Нагорную проповедь. Подходит ко мне один из калининградских, садится рядом и спрашивает:

– Всё ли тебе понятно? – Сам он был на «крытой» и имел время читать Библию.

Я отвечаю, как есть:

– Некоторые места пока не могу понять.

– Ну, например?

– Если тебя ударили по одной щеке, надо подставить другую.

А в это время по дороге между «локалками» идёт и курит осуждённый – председатель секции правопорядка. Мой земляк спрашивает меня:

– Кто это идёт?

– Ну, «козёл». – Я в это слово ничего обидного не вкладывал, так называют на зоне тех осуждённых, которые сотрудничают с администрацией.

Он опять задаёт вопрос:

– Он нарушает режим содержания?

– Ну да, – говорю, – нарушает – курит в неположенном месте.

– Тогда, иди, сдай его, пусть ему поделом будет, он же «козёл».

Я возмутился:

– Ты что, с ума сошёл? Я этого делать не буду!

– Почему?

– Потому что я этого никогда не делал и делать не собираюсь.

А мой собеседник невозмутимо спрашивает:

– Хочешь, я тебе объясню, почему ты этого не будешь делать?

– Интересно, объясни.

– В момент, когда ты это сделаешь, ты сам станешь «козлом».

И тут я понял, что если не подставлю ударившему меня дру­гую щеку, а, что ещё хуже, отвечу ему – я стану точно таким же. «Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо» (1 послание Петра 2, 19).

Петя Андреев – выходец из «блатных», и его обращение к Богу для всех бывших соратников по арестантскому движению стало как гром среди ясного неба. Некоторые сильно его упрека­ли. Но прошло не очень много времени и один из «смотрящих» читал в бараке «воровской прогон» (письмо от авторитетов со свободы). Среди всего прочего он прочитал: «…А Петрухе Андрееву передайте привет и скажите, что он молодец, что нашёл в себе силы завязать со всей этой грязью…»

С ним у меня столько было задушевных бесед! Помню, ког­да я начинал «хандрить», он, потирая «пудовые» кулаки, произ­носил одну и ту же фразу:

– Брат, ты, наверное, хочешь плотью пострадать? («…ибо страдающий плотию перестает грешить»).

Произносилось это с такой открытой искренней улыбкой и с любовью в голосе, что не растаять было невозможно.

Когда мы с ним расставались в день моего освобождения, он сказал:

– Помни, это наши с тобой ясельки, нас здесь Сам Христос нянчил.

А Христос нас действительно нянчил и учил, как надо пра­вильно жить.

Одному брату мама на свидание привезла деньги. В зоне они были запрещены, но брат решил употребить их на доброе дело. Мы покупали в столовой картошку и вечером жарили. Потом до нас стало доходить, что картошка-то ворованная и куда идут наши деньги… Один за другим мы стали отказываться от этой неправедной пищи. Оставалось два брата. Один из них пошёл за картошкой в столовую и сам себя уговаривает, мол, всё хорошо, ведь деньги мама привезла. Взял картошку, идёт по зоне – навстречу охранники. Он быстренько спрятался в подъезде сан­части, стоит и думает: «Если всё нормально и честно, чего я тогда прячусь?» Пришёл в барак, отдал картошку ожидающему его брату и говорит:

– Я больше её ни есть, ни покупать не буду!

А тот ему в ответ:

– Пока ты ходил, я тоже так решил.

В это время друзья, которые раньше отказались от «царской» пищи, просто прилежно молились о них.

Был у нас в отряде дядя Толя – так я его звал. Сначала я, как и все, называл его Толик или Толян, а как уверовал, стало со­вестно: ему пятьдесят четыре года, а мне тридцать пять. Дядя Толя был интересен тем, что всю жизнь сидел за наркотики. Он бывал на разных зонах, на одной только этой «двойке» несколь­ко раз, даже школу на ней закончил и получил аттестат о среднем образовании.

Стояла суровая зима, холодно, в столовой все ели в телогрей­ках, не снимая шапок. Я получил еду, сел за стол, снял шапку, закрыл глаза, коротко помолился про себя, одел шапку и при­ступил к еде. Напротив меня сидел дядя Толя, который стал рас­сказывать мне:

– В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году я сидел… (уже не помню, где). У нас в бригаде тоже был баптист. Ели мы с ним за одним столом, и он тоже молился, но не так, как ты. Он вставал, закрывал глаза и довольно громко и долго молился. А мы тем временем всё, что было на столе – горчица, соль, перец, – высыпали ему в тарелку, размешивали и наблюдали за его реак­цией. Он закончит молитву, попробует, поймёт, что есть нельзя, съест кусок хлеба (третьего, т. е. чая, в зоне не дают), опять встанет и поблагодарит Бога за пищу. Так продолжалось несколько дней. А мы всё наблюдали, когда же он перестанет молиться. Но не тут-то было. Нам стало совестно, и мы перестали издеваться над ним. Но двое «кадров» за нашим столом никак не угомонятся. Мы уже им и так и сяк говорим: «Отстаньте от человека!», – а они ни в какую. Потом просочилась информация, что эти двое – кумовские (т. е. всё делают по указанию администра­ции зоны). Ну и пришлось им дать по мозгам хорошенько, так что их даже отправили в санчасть.

Я выслушал и говорю:

– Дядя Толя, ты мне сейчас такую проповедь сказал! Это же надо, человек тот, брат мой, даже слова не произнёс в свою за­щиту, а Бог руками беззаконных наказал этих негодяев.

После этого я молился стоя и без шапки.

…Иногда бывает такое состояние, что очень трудно что-либо написать, мыслей в голове много, желание есть, а силы нет. В такие дни понимаю слова Иосифа, обращённые к фараону: «Это не моё» (Бытие 41, 16). Понимаю, Кто «Соавтор молчаливый, и Цензор, и Редактор мой». И когда что-то, даже какая-то мелочь, наруше­но в отношениях с Богом, невозможно писать о Нём. А воспоми­нания мои, в первую очередь, именно о Нём и посвящены Ему. Это повесть о Христе, о любви Его ко всем людям, без исключе­ния, и даже к таким негодным, как я. Понимаю сейчас, что если бы я даже не стал верующим, Он всё равно умер бы за меня. Это непостижимо! Рассуждая по-человечески, спрашиваю себя: «Зачем проповедовать человеку, который никогда не станет верующим, а тем более умирать за него?» Но «Христос за всех умер...»

 

…Когда служитель церкви со свободы спросил меня, готов ли я принять крещение, я сказал,что подумаю. Я, конечно, хотел, но сильно боялся: вдруг сделаю или скажу что-нибудь не так, да и не очень радовало крещение в баке, а не в реке. Но всё-таки желание заключить завет с Господом победило. На сегодняшний день я уверен, что это было правильное решение.

Крещение назначили на 7 августа 1995 года. Это был поне­дельник, так как в выходные в зоне не разрешалось проводить никаких мероприятий. Оно проходило прямо в зоне, на плацу, в большом металлическом баке, который за год до этого сварили братья (в нём уже пятеро приняли крещение). Бак наполнили водой и поставили прямо посередине плаца. Нас, крещаемых, было трое: Петя Андреев, Вадим Исаев и я. На этот праздник пригласили всю зону. Свидетелями было довольно много людей: примерно две тысячи человек с зоны и верующие со свободы.

Служитель сказал, что любое богослужение начинается с молитвы, и пояснил:

– Вы будете стоять не перед нами, а перед Богом.

Встали почти все: и самые блатные, и «голодные», и «крас­ные». Остались сидеть буквально пару человек. Мы потом с братьями рассуждали: «Если бы кто-то из осуждённых на них погромче рявкнул, они бы не знали, в какой угол бежать, а перед святым Богом не захотели встать».

Помню, как я отвечал в микрофон на вопросы служителя, и вся зона слышала, что я верю и Христос является моим личным Спасителем. Да что там зона? Небо слышало! Христос слышал! Отец Небесный слышал! Это был час, когда я стоял перед Богом, и время остановилось как и в день покаяния.

 

Их было трое на плацу –

Тех, кто душой любили Бога,

И были видны по лицу

Молитвы искреннего слога…

 

Такой вот стих сочинил Олег Калмыков. Он только что при­был в зону и наблюдал за происходящим из окна санчасти. Выйдя оттуда, он сразу пришёл на собрание и покаялся, став истинным христианином.

После крещения, что меня удивило, большинство из тех, кто раньше «покусывали» меня, теперь подходили и поздравляли. Все «блатные» поздравляли! А некоторые осуждённые задавали провокационные вопросы:

– Зачем тебе всё это надо?

– Неужели нельзя просто верить и не афишировать свои убеждения?

Один человек спросил меня:

– Зачем тебе надо ходить на эти собрания, верь просто в душе и живи, как жил. Ты же нормальный пацан, зачем тебе с ума сходить?

Я ответил так:

– Слушай, давай я пойду работать на вахту (работать в ад­министрации лагеря и среди «козлов» очень не престижно).

– Ты что, совсем с ума сошёл?

– Да нет, просто в душе я буду блатной, а работать на вахте.

Он сразу понял.

Тогда я был так научен, находился, так сказать, на блатной волне. Хочу сразу пояснить, что на сердце у меня не было жела­ния кого-то обидеть. На моих глазах каялись многие зеки из разных тюремных сословий, но для Бога это не имеет никакого значения, как и для меня теперь. Я и сам стал думать, как объяснить людям, что крещение – это действительно необходимый шаг.

Крещение – это не обряд, а заповедь нашего Господа. В ре­зультате крещения ни один человек не стал верующим, а в воду должны заходить уже возрождённые люди. Наглядную иллюстрацию мы видим в диалоге Филиппа с евнухом: «Вот во- да; что препятствует мне креститься?» – «Если веруешь от всего сердца, можно». Не тот христианин, кто таков по наруж­ности, но кто внутренне таков. А всё-таки какая польза от крещения и какое преимущество быть христианином? – «Великое преимущество во всех отношениях…» Вступить в завет с Богом – это нормальное, естественное стремление любого искрен­не верующего человека, равноценное желанию не грешить и жить свято.

Я часто задавал себе вопрос: что изменилось в моей жизни после крещения? Понимая, что всё-таки произошли некоторые перемены, я не знал, как их объяснить и с чем сравнить? Мне на ум пришло такое сравнение: я несколько раз выходил на свободу, но чем каждый раз отличался от прежнего самого себя? Если бы в день освобождения я попытался покинуть зону перед вызовом в штаб, меня ни за что бы не выпустили, но когда я выходил за забор в положенное время, меня уже никто не впустил бы назад, как бы я ни просился. А ведь я остался тем же, каким был два часа назад, и просто отбыл наказание, которое закончилось и официально подтверждено. Так обстоит дело и с крещением: Христос простил меня, изменил мою жизнь, а теперь это нужно закрепить юридически, чтобы я сам понимал – дороги назад нет, а если вспять, то на новый срок, а если на новый срок, то…

Ещё до крещения произошёл такой случай. Мои земляки от­зывались о христианах примерно так: мол, совсем «крышу со­рвало» у этих верующих. Ну, как обычно. А я рядом стоял и го­ворю:

– Я тоже верующий, значит и у меня «крышу сорвало»?

Они немного смутились и говорят:

– Ну, ты-то вроде нормальный, ты же куришь (а я уже с месяц не курил). – Так, видимо, они хотели меня подбодрить.

– Да нет, уже не курю, Христос освободил.

– Ну, тогда это уже точно ненормально.

А я думаю: «Надо же, как у людей мозги перевёрнуты! Вот если бы я одну за одной подряд выкурил у них на глазах десять штук сигарет, они бы сказали: „Парень о чём-то переживает, с кем не бывает?“, а бросил курить, говорят: „Это совсем ненор­мально, с ума сошёл“. Так кто из нас всё-таки сошёл с ума?»

Вскоре осуждённые стали потихоньку привыкать к тому, что я перестал быть для них своим: не курю, матом не ругаюсь. Многие перестали при мне сквернословить и запрещали другим. А некоторые всё-таки сомневались:

– Миша, да мы тебя знаем, ты конченый наркоман и вера твоя только до забора – как выйдешь из зоны, опять начнётся.

После освобождения с некоторыми мы встречались на сво­боде. Сначала они говорили, что прошло мало времени, пусть пройдёт хотя бы год. Потом я встречался с ними через два года и больше, с некоторыми в больницах, умирающими, так они мне говорили:

– Да ты всегда был верующим, даже когда наркоманил.

Представляете? Оказывается, я всегда был таким, даже когда в Литве шёл мокрый, грязный, с температурой под тридцать девять через картофельное поле за маковой соломкой!.. Если бы поле было заминировано и в меня из пулемётов стреляли, думаю, я всё равно полз бы туда – так сильно меня держал грех. А теперь, по их пониманию, я уже тогда был верующим. Господи, благодарю Тебя, что уже в то время Ты меня хранил, не дав по­гибнуть.

Подходит ко мне как-то один из земляков, женатый на моей однокласснице, и спрашивает:

– Слышал, в Чувашии на женской зоне наша калининградская Ритка Фокт тоже, как и ты, с ума сошла, в Бога уверовала?

Я почему-то сразу понял, о ком речь. Вспомнил «столыпин», а лица этой женщины совершенно не помнил, ничего о ней не знал, но сердце как-то по-особому дрогнуло.

Потом уже в бараке подходит ко мне другой парень и даёт письмо со словами:

– Мне верующая с женской зоны написала. Не знаю, что от­ветить. Напиши ей сам.

Это было письмо от той самой Риты. Оно содержало в себе мысли и стихи её собственного сочинения о покаянии и радости Божьего прощения. Письмо сразило меня глубиной содержания. Я взял его на наше собрание и прочитал братьям. Некоторые (даже, по-моему, все) перечитывали письмо. Все радовались, что у нас в Чувашии появилась сестра. Потом я написал ей ответ.

В процессе переписки с Маргаритой выяснилось, что бабуш­ка у неё была верующая и девочка почти всегда посещала бого­служения евангельских христиан-баптистов. Даже у них в квар­тире иногда проходили богослужения. С возрастом, вслед за старшим братом, Маргарита стала употреблять наркотики. Её закружило на целых десять лет, пока не вынесло на тюремный берег в чувашском городе Цивильске. Арестантка она была не­простая: за три года срока – два побега. Первый раз убежала с судебной экспертизы, но её быстро поймали. Во второй раз её привезли из следственного изолятора, попросту из тюрьмы, в отделение милиции Московского района г. Калининграда, откуда она сбежала почти на три месяца. У милиции тогда с погон звёз­ды полетели. В Цивильске, оказавшись в большом затруднении, Маргарита стала вспоминать о Боге. А тут объявили, что в зоне будет благовестие, евангельская миссия. Она, конечно же, пошла. Там среди прочих свидетельствующих говорил один бывший знакомый наркоман-калининградец. Представляете, в Чувашии – знакомый из Калининграда! Её сильно поразил факт, что она своими глазами увидела наркомана, который стал верующим и больше не колется. (В 1995 году таких было ещё немного, по пальцам пересчитать.) В тот же день она покаялась, и её жизнь круто изменилась.

Через некоторое время она получила письмо от меня, и на­чалась наша переписка, которая закончилась нашей встречей в феврале 1997 года в Калининграде. Мы поженились. Один за другим у нас родились шесть мальчиков.

Когда я работал в котельной, одно время почти не было ра­боты и редко включали котёл, и я стал читать книгу «Преступление и наказание» Достоевского, обнаруженную в тумбочке. (Когда-то в школе я писал сочинение по этой повести, хотя ни разу её не читал.) Я плакал над ней, сочувствуя выдуманным героям.

Как-то подходит ко мне сын-девятиклассник с вопросом:

– Пап, ты когда-нибудь читал «Преступление и наказание»?

– Сынок, скажу честно – только недавно прочитал.

– Скажи вкратце, о чём она. Сочинение задали писать, а книгу читать неохота. Расскажи в двух словах, а дальше я мысль сам разовью.

Всё, как у меня, прямо как под копирку. Я говорю:

– Сынок, если сказать в двух словах, то эта книга о покаянии. Всё остальное – предисловие.

Я, конечно, не писатель, но хотелось бы, чтобы моим вос­поминаниям дали такую оценку: «Книга о любви Божьей и че­ловеческом покаянии». Покаяние – это конец старой греховной и начало новой святой жизни. Редко когда человеку бывает до­статочно только покаяния, ему нужно закрепить его и делами веры. Разбойник на кресте – это исключение из правил, но и такое бывает.

Поделюсь одним случаем из своей жизни. Нашего служите­ля Степана Васильевича пригласила к умирающему от рака без­божнику его неверующая жена. Тот почему-то пригласил с собой меня. Заходим к больному – он лежит в постели, рядом тумбоч­ка или столик, на нём пачка сигарет, пепельница, какие-то книги, журналы. Служитель спросил:

– Не возражаете, если мы с вами поговорим?

– Почему бы и нет!

– Вы в Бога верите?

– Нет, – решительно заявил больной и начал рассказывать, как он честно работал таксистом, не подкручивал счётчики и всегда отдавал сдачу, как его обманывали, а он не обижался.

– Так вот поэтому мы и пришли к вам. Бог вспомнил все ваши добродетели и послал нас рассказать вам о пути спасения.

И мы начали благовествовать о Христе с 10-ой главы Деяний апостолов. Когда мы уже собирались уходить, Пётр Петрович, так звали этого человека, воскликнул:

– Мне кажется, что я уже верю в Бога!

Степан Васильевич предложил ему:

– А не хотите ли помолиться?

Я аж внутренне вскипел: «Как так?! Человек ещё ничего не знает, а говорит „хочу“». Мы встали на колени, и он начал мо­литься. Я про себя думаю: «Наверное, исцеления попросит. Ну, о чём может просить Бога умирающий ещё часа два тому назад неверующий человек?» А он молится:

– Господи, я никогда в Тебя не верил. Прости меня, я очень хочу быть с Тобой!.. – И заплакал.

О том, что мы тоже плакали, думаю, даже писать не надо. Я и теперь плачу, вспоминая об этом. Господи, прости, что я недо­оценил Тебя, забыл, что покаяние даёшь только Ты! Как же я тогда не вспомнил, что когда сам впервые обратился к Тебе, то тоже ничего не знал?

Этот человек прожил ещё три дня. За это короткое время он оставил курево и, по свидетельству жены, попросил у неё про­щения. Он не выпускал из рук Новый Завет, который мы ему оставили. По его просьбе, в его похоронах принимала участие наша церковь. Брат Пётр Петрович уже в вечности. Интересно, узнает ли он меня, когда мы встретимся там? «Ибо мы сделались причастниками Христу, если только начатую жизнь твёрдо сохраним до конца» (Послание к Евреям 3, 14). Необходимо не только покаяться, но и жить достойно покаяния.

Наконец-то наступил день моего освобождения – 16 декабря 1996 года! Для нашей небольшой общины в зоне это, конечно, событие. Каждый раз оно становилось и радостью, и печалью: радость,что у брата наступает новый этап жизни, и печаль, что теперь его не будет.

Немного раньше, когда Серёжу Акимова увозили в Самарлаг, он говорил:

– Братья, представьте – не мы для «двойки», а «двойка» для нас! Бог уже заранее предвидел, что мы здесь покаемся, и до­пустил всю эту исправительную систему СССР именно для на­шего покаяния. Настолько драгоценна в Его глазах Церковь!

Нелегко это вместить, но где-то понимаю, что так оно и есть.

И вот мы с Петрухой последний раз вышагиваем по плацу, и он мне говорит:

– Будешь ещё вспоминать это наше безоблачное младенчество во Христе.

Сколько раз я потом вспоминал эти слова!

Наконец по громкой связи назвали мою фамилию. Мы с бра­тьями назначили встречу в Новом Иерусалиме, у Восточных ворот. Не знаю, кто это придумал, но так повелось уже давно. Потом даже верующие не из «группы риска», услышав об этом, говорили: «Мы тоже придём посмотреть на этих первых бывших наркоманов». Да, Господь доверил нам быть первыми, одними из первых. До нас в церквах, во всяком случае бывшего СССР, такого народа ещё не было. Хотя, если почитать послания, каких только «бывших» не находилось в первоапостольских церквах!

Вспомнил я своё первое освобождение из тюрьмы. Тогда я находился в состоянии наркотического опьянения (в зоне было много наркотиков). Моей радости хватило до первого водочного магазина, а потом я уже ничего не помнил. Через пару дней за мной числилась пара нераскрытых мелких преступлений, и меня можно было бы оформлять по новой. Второй раз я выходил из здания по ул. Ушакова, 8 в Калининграде в самом центре города. Думаете, я пошёл к маме или побежал покупать цветы любимой девушке? Нет-нет! Я точно знал, где жил мой дружок, – если он дома, то там будут наркотики. Прибежал к его многоэтажке и кричу. Он выглянул с четвёртого этажа и машет – заходи, мол. Пока я поднялся, меня уже ждал полный шприц отравы. Как теперь мне аукаются эти уколы – квалифицированные врачи ино­гда по часу бьются, чтобы поставить мне катетер или взять кровь.

Будучи уже верующим, я несколько раз заходил к нему то один, то с женой. В такие квартиры попасть вообще-то проблем­но, но нас запускали. Он и сам ко мне приходил. Помню послед­ний его визит – взгляд загнанного зверя. Я говорю ему:

– Женёк, поехали на собрание! Завязывай уже!

– Да я Новый Завет раньше тебя прочитал.

– Жень, ну неужели не надоело? Опять же сядешь…

А он вдруг говорит:

– Миша, я больше никогда не сяду.

– Да ладно тебе зарекаться.

Но он убеждает:

– Вот увидишь, никогда не сяду!

Через какое-то время встречаю одну знакомую в магазине – она подбежала ко мне и выпалила:

– Слышал, Женя вчера застрелился?

– Как так?!

– Приехала милиция с санкцией на арест, стали дверь ломать, а он зашёл в ванную и застрелился. Милиция, конечно, не ожи­дала такого поворота событий. Спустились все вниз и стали вызывать судмедэкспертизу. А Женина сожительница, восполь­зовавшись моментом (наркотики милиция всё-таки забрала), не проронив ни слезинки, понимая, что в этой квартире она уже никто, переступила через труп и все ценные вещи перенесла на пятый этаж.

Эта женщина не была какой-то особой негодяйкой, таково действие наркотиков. Кто сталкивался, тот понимает, но лучше не сталкиваться.

В этот раз я освобождался совсем по-другому. Во-первых, я точно знал,что это последний раз, во-вторых, меня встречали на «Жигулях» мои братья во Христе: Сергей Владимирович Краюшкин, Вячеслав Вениаминович Полатовский и Вадим Исаев. Они по­везли меня домой к Краюшкину. Вечером нас с Вадимом забрал Владимир Маркович и повёз в Побочино. Там за накрытым сто­лом при свечах из-за отключенной электроэнергии собралась вся община. Встречали так, как будто всю жизнь меня ждали. Эти близкие и родные люди знали обо мне всё. Я остался погостить в доме Вадима. (Он продал квартиру в Санкт-Петербурге и купил дом в Побочино, где до сих пор находится братский дом.)

31 декабря я вернулся в Омск, и новый 1997-ой год мы встре­чали дома у Володи Казанцева. К тому времени освободился наш брат Олег Калмыков. Жили мы вчетвером (Казанцев, Исаев, Калмыков и я) почему-то у Краюшкина. Скучать не приходилось, слава Богу!

В начале января нам разрешили зайти для благовестия на нашу «двоечку». Кроме Вячеслава и верующих со свободы нас было пятеро, совсем недавно покинувших стены этого учрежде­ния. В зале клуба все места были заняты. Послушать пришло очень много офицеров и прапорщиков. Сзади сидел блатком в полном составе. Мы говорили со сцены, недалеко от которой я увидел нашего завхоза Саню Резаного. (В прошлом он сидел около тридцати лет без выхода: постоянные раскрутки и добавки, на лбу татуировка «Раб КПСС».) От имени братьев, которые ещё находились в этой зоне, говорил Петя Андреев. Он объяснял преступникам необходимость применения усилий в победе над злыми делами для личного спасения. Мы, освободившиеся, го­ворили о милости Бога и пытались донести до их сознания, что истинная свобода лишь во Христе.

После служения подходило много народу, благодарили, за­давали вопросы, у многих в глазах блестели слёзы. В конце каждому дали рождественский подарок – «джентльменский» набор (мечта арестанта): футболка, трусы, носки, тетрадь, авто­ручка, пара конвертов, шоколадка, маленькая (50 г) пачка чая и Новый Завет карманного формата. Содержимое пакетов подбирал и контролировал аккуратный и принципиальный Краюшкин, поэтому сомневаться не приходилось – всё было чётко. Подарков на всякий случай сделали немного больше, чем было заключён­ных, так что их получили все. Мы даже просили передать на­боры в помещения камерного типа и изолятор. Потом братья рассказывали, что в этот вечер было много вопросов и разговоров о Боге.

Калиберда

Незаметно подошёл день моего отъезда из Омска. Наступил момент прощания с моими дорогими омичами, которые столько сделали для меня. Я всегда помню и люблю их по истине. Благодарю Господа за них и за их труд. Да воздаст им Господь!

На вокзале меня провожали Сергей Краюшкин, Черепанов и, кажется, Вова Казанцев. Посадили меня в проходящий поезд «Новосибирск – Москва». Когда я нашёл свое место в вагоне, то понял, что в том закутке, где было моё место, уже сформировалась своя компания, как бывает в поездах дальнего следования. Честно сказать, меня охватил страх, думаю: «Двое суток ехать мне с эти- ми неверующими попутчиками!» И тут я вспомнил стих из Библии: «Имя Господа – крепкая башня: убегает в неё праведник – и безопасен». Я спокойно подошёл к ним, каждому пожал руку и говорю:

– Здравствуйте! Меня зовут Миша, я человек верующий, евангельский христианин-баптист.

При этих словах все даже стали тише разговаривать. Ехал я спокойно, никто не предлагал ни выпить, ни закурить, ни ски­нуться и даже матом при мне не ругались. Зато были вопросы о Библии, о Боге, о моей вере.

Пересадка в Москве прошла без происшествий. В Калининград я приехал утром в воскресенье в начале одиннадцатого. Единствен- ным переживанием было – как же мне попасть на собрание, ко­торое начиналось с десяти часов? Ведь если я сегодня ни с кем не познакомлюсь, то целую неделю буду жить среди неверующих. Раньше мне сообщили, что моя мама уже была на собрании (её пригласила Рита, которая вернулась в Калининград в октябре 1996 г.), а значит, она знала адрес. Выйдя из вагона, я первым делом побежал к телефону, позвонил маме и попросил у неё адрес Молитвенного дома. Зная меня, она подумала, что это какой-то ход конём, и тоже приехала.

Когда я прибежал к ДК БТЗ, собрание уже подходило к кон­цу. Братья никак не могли понять, что мне надо. Потом до них всё-таки дошло, что я хочу просто познакомиться с верующими. У служителя я взял его домашний адрес, и мы с мамой поехали домой.

На следующий день произошло моё знакомство с христиа­нином Андреем Гордиевич. После первых слов приветствия он спросил:

– А вот это место ты как понимаешь?

У него на столе лежала открытая Библия, и мы вдвоем скло­нились над ней. Через десять минут нам обоим показалось, что мы знакомы уже много-много лет.

Так я и остался в этой церкви не по каким-то «политическим» мотивам, а по зову Духа и влечению сердца.

Наконец-то я стал по-настоящему свободным! Начался новый этап христианской жизни, смысл которой – прославить моего Спасителя на земле и обрести вечную жизнь в небесах…

Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал СЫНА СВОЕГО ЕДИНОРОДНОГО, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную.

Евангелие от Иоанна 3, 16.

 

 

Оставьте при себе свои интриги…

Давно уже пришёл я к пониманью,

Что люди все вокруг – они как книги

И ценятся согласно содержанью.

 

Одну начнёшь читать – не оторвёшься,

Другую даже в руки стыдно взять,

А есть и те, кого читать возьмёшься,

Но там бывает нечего читать.

 

Есть люди очень схожи с «жёлтой прессой»,

Есть люди, будто глянцевый журнал,

Одних читать бывает интересно,

Других бы и пролистывать не стал.

 

В одних прочтёшь полезные советы,

Других читать нельзя, не прослезясь,

Одни вам разболтают все секреты,

А есть и те, что душу втопчут в грязь.

 

В каких-то прочитается «двоякость»,

В других – картинок много, мало слов,

В одних прочтёшь про доброту и святость,

В других прочтёшь про верность и любовь.

 

Есть люди словно справочники жизни,

В них есть тепло и жизненный уют,

Одни несут нам только укоризны,

Другие утешение дают.

 

Оставьте при себе свои интриги…

Давно уже пришёл я к пониманью,

Что люди все вокруг – они как книги

И ценятся согласно содержанью.

 

Похороны Михаила Калиберы
Похороны Михаила Калиберды

2018


Это свидетельство написанное Михаилом Калибердой его друзья оформили в виде брошюры.

Но не у всех есть возможность прочитать или скачать брошюру — если ваше сердце расположено к тому, чтобы напечатать ее в бумажном варианте и раздать бывшим и настоящим наркоманам — на нашем сайте кнопка «Пожертвовать» — где вы сможете пожертвовать любую сумму на издание этой брошюры.

Благословений вам!


Оставить комментарий Правила публикации комментариев

Комментарии(4)

Михаил 24 апреля 2020, 22:23

Слава Всемогущему Богу!!! Потрясающее свидетельство!

Ответить
Марина 14 апреля 2020, 10:34

Потрясающее свидетельство! ВЕЛИК БОГ НАШ!

Ответить
Лёня 08 апреля 2020, 14:25

Хорошее свидетельство!

Ответить
Томчик Ольга 09 мая 2020, 18:14

Когда знаешь Мишу лично, в двое дороже это свидетельство. Слава Господу!

Ответить